Читаем без скачивания Медные монеты даруют миру покой [огрызок, 93 главы из ???] - Mu Su Li
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Что самое важное — в глубине его чернильно-чёрных зрачков смутно проступала тень красного.
Это был признак помешательства.
Неважно, совершенствующийся смертный ли это или рождённый бессмертным, любой мог впасть в помешательство. Может быть, при обучении ступил на неверный путь, а может, забрёл по ошибке в ловушку построения, или принял неправильно чудесное снадобье, или же скопился, застоялся за долгое время гнев — требовалась лишь искра, и помешательство — не более чем дело мгновения.
Но какого бы рода ни был, если впадал в помешательство, любой становился чрезвычайно страшным, поскольку был совершенно неуправляем.
Вот почему едва Цзухун взглянул на него, как тотчас вновь был поражён всевозможными молниями. Среди острой боли от разрезанной плоти и оскоблённых костей Цзухун, хмуря брови, использовал внутреннюю и духовную силу, с трудом защитив важнейшие меридианы и сосуды в теле.
Человек в чёрном же, весь объятый искажённой ци, посреди грома и молний подошёл, ничуть не заботясь, к провалу, опустил взор, глядя сверху вниз, склонил вдруг голову набок, изогнул уголок губ в краткой улыбке и сказал:
— Слышал, ты и есть тот, кто вытащил мои драконьи кости?
Он смотрел какое-то время, затем попросту поднял подол одежд и полуприсел на корточки и, наблюдая взглядом исключительно холодным и безучастным, как обрушиваются гром и молнии, сказал безразлично:
— Я человек вполне совестливый. Если соединить все кости и косточки в твоём теле, не наберётся и на половину длины моей драконьей, но по доброте душевной я сочту тебя за равного. Раз уж ты наживую вытащил мои драконьи кости, тогда давай и я наживую вытащу твои…
Пока говорил, он легко — словно между делом — поднял руку; длинные и тонкие белые пальцы его были исключительно красивы и ничуть не походили на запятнанные кровью. Он разом согнул все пять пальцев, ухватив что-то на расстоянии, и с лишённым выражения лицом чуть потянул на себя.
Цзухун тут же застонал приглушённо, его сложенные вместе ладони дрогнули, и левой рукой он тотчас сжал запястье правой.
Он чувствовал, как человек в чёрном на расстоянии заживо достаёт кости его пальцев сквозь кожу и мясо. Ощущение, как разделяют кости и плоть, было мучительным настолько, что лишало желания жить.
И в этот миг Цзухун захотел испытать удачу. В момент, когда тяжесть с тысячу цзюней висела на волоске, человек в чёрном спас Сюаньминя — связь между ними определённо была не поверхностной. Его страдания, разумеется, не заботили человека в чёрном, но с Сюаньминем, однако, было иначе.
Никто не останется безразличен к мучениям своего спутника; пусть лишь заколеблется немного, самую малость…
Лишь даст ему единственную возможность…
Размышляя так, Цзухун сейчас же заговорил охрипшим голосом:
— Я и он связаны единой жизнью, я умру — и ему тоже едва ли выжить. Пока он жив — я не умру. Все муки плоти равно передаются и ему. Учитывая это, ты всё ещё хочешь убивать дальше?
На скале горы Цзянсун Сюаньминь крепко сжимал правую руку. В лице его не проступало ни тени выражения, и если бы Цзухун не знал сам, то совершенно не рассмотрел бы, что Сюаньминь сносит страшные мучения.
Для чего терпеть так?
Другие, возможно, не поняли бы, Цзухун же понимал как нельзя более чётко; характер Сюаньминя был ясен ему всегда, только шли они разными путями, вот и всё.
Причина, почему лицо его было невозмутимым, почему вовсе не проступало ни капли страдания, заключалась в том лишь, чтобы не потревожить месть человека в чёрном. Ненависть такая вещь — сводить счёты нужно непременно лично, посторонние не вправе вмешиваться или заменять.
Но человек в чёрном, против ожидания, равнодушно скользнул взглядом по горе Цзянсун, в глазах его промелькнули замешательство и сомнение — и вновь лицо стало каменным, он сказал невозмутимо:
— Кто это? Я должен его знать?
Договорив, он отвёл взгляд, снова посмотрел на Цзухуна, насмехаясь, и опять потянул назад удерживающие пустоту пальцы.
Сюаньминь на скале замер, посмотрел на него издали глубоким взглядом, затем опустил взор и закрыл глаза.
******
После того как Сюэ Сянь покинул прежде горную долину, он, полагаясь на слова даоса Сунъюня, направился прямиком сюда. Только он никогда раньше не испытывал такого страдания, глубокого и тяжёлого настолько, что невозможно вырваться; страдание это, ненависть за вытащенные кости и гнев, что копился, подавляемый, последние полгода, забурлили в его теле разом, отчего сердце приступ за приступом пронзало болью.
Эта боль была даже гораздо невыносимей, чем когда во время кары беспорядочно поражали молнии. Вот почему, когда места слома костей в спине тоже начали болеть так, что боль проникала сквозь кожу и кости, когда казалось, что он скоро не выдержит, разум его вдруг помутился.
Как будто пожар из сердца выжег себе путь в мозг, а когда прогорел — остался переполняющий густой туман.
Он впал в помешательство.
Пусть даже в следующий миг из-за созданной медными монетами связи увидел урывками воспоминания Сюаньминя, он всё так же обрёл ясность лишь на мгновение — и снова пропал в заполняющем его гневе.
В то мгновение ясности тело его, действуя быстрее разума, ринулось прямо к земле и спасло Сюаньминя. Когда же заново утонул в ярости, мимоходом бросил Сюаньминя на гору Цзянсун.
Когда он услышал слова Цзухуна и оглянулся на Сюаньминя, он пришёл в замешательство на миг: как будто бы бесчисленные воспоминания посыпались на него одно за другим, но словно бы ничего не задержалось. Потому он и повернулся безразлично обратно.
Только неизвестно отчего, когда дёрнул кость Цзухуна во второй раз, он вновь не стерпел и взглянул на гору Цзянсун.
Он увидел Сюаньминя, стоящего там с опущенными глазами, и в груди вдруг снова поднялась без причины волна страдания, совсем как эти беспредельные бушующие реки. Он ощутил себя странно, словно испытывал чувство, порождённое некой неизвестной связью; совершенно вне его контроля.
Он был несколько раздражён такого рода чувством, потому холодно обернулся назад и тотчас призвал неисчислимые чудесные молнии.
Цзухун с головы до ног был в полном беспорядке, монашеские одеяния его — сплошь смешение красного и чёрного, от его изначального облика ничего не осталось более.
Сюэ Сянь всматривался в него краткое время, затем не сдержался и повернулся к Сюаньминю — на этот раз он неожиданно увидел, как на теле Сюаньминя мгновенно возникло несколько кровавых пятен; действительно затронут вместе
